A small tool to view real-world ActivityPub objects as JSON! Enter a URL
or username from Mastodon or a similar service below, and we'll send a
request with
the right
Accept
header
to the server to view the underlying object.
{
"@context": "https://www.w3.org/ns/activitystreams",
"type": "OrderedCollectionPage",
"orderedItems": [
{
"type": "Announce",
"actor": "https://www.minds.com/api/activitypub/users/1195108148650713100",
"object": {
"type": "Note",
"id": "https://www.minds.com/api/activitypub/users/458785439046705152/entities/urn:activity:1267085318737539072",
"attributedTo": "https://www.minds.com/api/activitypub/users/458785439046705152",
"content": "Раз в год я пишу лонгрид по заявкам подписчиков на Патреоне. Подписчики предлагают темы, а потом голосуют за них, и я пишу на ту тему, которая набрала больше всего голосов (если мне есть что на эту тему сказать).<br />В качестве первого такого лонгрида подписчики выбрали \"шведскую модель\".<br /><br />Я обложился книгами и статьями, разобрался в истории и современности так называемого \"шведского социализма\" и к прошлому месяцу написал про него статью. Но не стал её тогда публиковать, потому что случилась история с арестом Романа Протасевича, и вместо статьи про шведский социализм я опубликовал статью про белорусские и российские репрессии.<br /><br />Лонгрид про Швецию был уже готов, его можно было просто опубликовать через месяц, но что-то не давало мне покоя. Чего-то не хватало в моей картине развития шведской модели.<br /><br />Я долго не мог понять, чего именно, пока внезапно меня не осенило. <br /><br />Фактически все скандинавские авторы, которые пишут про развитие шведской модели, называют много имён политиков, которые её строили. И фактически все они соглашаются в том, что в какой-то момент строительство социализма в Швеции зашло чересчур далеко и стране пришлось включать заднюю скорость.<br /><br />Но - странная вещь - никто из скандинавских авторов книг про шведскую модель не называет имени человека, который завёл шведов в тупик социализма, из которого им потом пришлось выбираться. При этом имена его предшественников и наследников звучат постоянно.<br /><br />Я насторожился и полез разбираться. И сразу же понял, в чём дело. Для того, чтобы не называть это имя, у шведских и других скандинавских авторов есть очень уважительная причина.<br /><br />Но, раз уж я хотел разобраться в истории шведской модели досконально, мне пришлось нарушить это табу.<br /><br />В результате статью пришлось переписывать и она стала примерно втрое больше изначальной. Знакомьтесь: шведский социализм и его строитель, имя которого не принято называть - по крайней мере в негативном контексте.<br /><br /><a href=\"https://medium.com/hyperbolea/swedish-model-65c2fa280ef2\" target=\"_blank\">https://medium.com/hyperbolea/swedish-model-65c2fa280ef2</a><br /><br /><a href=\"https://hyperbolea.substack.com/p/swedish-model\" target=\"_blank\">https://hyperbolea.substack.com/p/swedish-model</a>",
"to": [
"https://www.w3.org/ns/activitystreams#Public"
],
"cc": [
"https://www.minds.com/api/activitypub/users/458785439046705152/followers"
],
"tag": [],
"url": "https://www.minds.com/newsfeed/1267085318737539072",
"published": "2021-07-28T11:44:41+00:00",
"source": {
"content": "Раз в год я пишу лонгрид по заявкам подписчиков на Патреоне. Подписчики предлагают темы, а потом голосуют за них, и я пишу на ту тему, которая набрала больше всего голосов (если мне есть что на эту тему сказать).\nВ качестве первого такого лонгрида подписчики выбрали \"шведскую модель\".\n\nЯ обложился книгами и статьями, разобрался в истории и современности так называемого \"шведского социализма\" и к прошлому месяцу написал про него статью. Но не стал её тогда публиковать, потому что случилась история с арестом Романа Протасевича, и вместо статьи про шведский социализм я опубликовал статью про белорусские и российские репрессии.\n\nЛонгрид про Швецию был уже готов, его можно было просто опубликовать через месяц, но что-то не давало мне покоя. Чего-то не хватало в моей картине развития шведской модели.\n\nЯ долго не мог понять, чего именно, пока внезапно меня не осенило. \n\nФактически все скандинавские авторы, которые пишут про развитие шведской модели, называют много имён политиков, которые её строили. И фактически все они соглашаются в том, что в какой-то момент строительство социализма в Швеции зашло чересчур далеко и стране пришлось включать заднюю скорость.\n\nНо - странная вещь - никто из скандинавских авторов книг про шведскую модель не называет имени человека, который завёл шведов в тупик социализма, из которого им потом пришлось выбираться. При этом имена его предшественников и наследников звучат постоянно.\n\nЯ насторожился и полез разбираться. И сразу же понял, в чём дело. Для того, чтобы не называть это имя, у шведских и других скандинавских авторов есть очень уважительная причина.\n\nНо, раз уж я хотел разобраться в истории шведской модели досконально, мне пришлось нарушить это табу.\n\nВ результате статью пришлось переписывать и она стала примерно втрое больше изначальной. Знакомьтесь: шведский социализм и его строитель, имя которого не принято называть - по крайней мере в негативном контексте.\n\nhttps://medium.com/hyperbolea/swedish-model-65c2fa280ef2\n\nhttps://hyperbolea.substack.com/p/swedish-model",
"mediaType": "text/plain"
}
},
"id": "https://www.minds.com/api/activitypub/users/1195108148650713100/entities/urn:activity:1267237853376983040/activity",
"to": [
"https://www.w3.org/ns/activitystreams#Public"
],
"cc": [
"https://www.minds.com/api/activitypub/users/458785439046705152",
"https://www.minds.com/api/activitypub/users/1195108148650713100/followers"
]
},
{
"type": "Announce",
"actor": "https://www.minds.com/api/activitypub/users/1195108148650713100",
"object": {
"type": "Note",
"id": "https://www.minds.com/api/activitypub/users/695213031914741761/entities/urn:activity:1263256844385751040",
"attributedTo": "https://www.minds.com/api/activitypub/users/695213031914741761",
"content": "\"The looting goes on day after day and right before the government’s eyes the country is being destroyed, investor confidence is being undermined, and any hope of South Africa emerging from its economic crisis is vanishing.\" – R.W. Johnson <br /><br /><br /><a href=\"https://quillette.com/2021/07/16/why-violence-and-looting-has-exploded-across-south-africa\" target=\"_blank\">https://quillette.com/2021/07/16/why-violence-and-looting-has-exploded-across-south-africa</a>",
"to": [
"https://www.w3.org/ns/activitystreams#Public"
],
"cc": [
"https://www.minds.com/api/activitypub/users/695213031914741761/followers"
],
"tag": [],
"url": "https://www.minds.com/newsfeed/1263256844385751040",
"published": "2021-07-17T22:11:41+00:00",
"source": {
"content": "\"The looting goes on day after day and right before the government’s eyes the country is being destroyed, investor confidence is being undermined, and any hope of South Africa emerging from its economic crisis is vanishing.\" – R.W. Johnson \n\n\nhttps://quillette.com/2021/07/16/why-violence-and-looting-has-exploded-across-south-africa",
"mediaType": "text/plain"
}
},
"id": "https://www.minds.com/api/activitypub/users/1195108148650713100/entities/urn:activity:1263580007551610880/activity",
"to": [
"https://www.w3.org/ns/activitystreams#Public"
],
"cc": [
"https://www.minds.com/api/activitypub/users/695213031914741761",
"https://www.minds.com/api/activitypub/users/1195108148650713100/followers"
]
},
{
"type": "Announce",
"actor": "https://www.minds.com/api/activitypub/users/1195108148650713100",
"object": {
"type": "Note",
"id": "https://www.minds.com/api/activitypub/users/1195441853223149588/entities/urn:activity:1243510531632275456",
"attributedTo": "https://www.minds.com/api/activitypub/users/1195441853223149588",
"content": "ДЕНЬ СЛАВЯНСКОЙ ПИСЬМЕННОСТИ<br /><br />24 мая<br /><br />Поезд пересёк границу города, и за окном мелькнули огромные фортификационные сооружения, оставшиеся ещё с давних водяных войн во время Эпидемии.<br />Мальчик прилип к окну, наблюдая за горящими на солнце куполами и белыми свечами колоколен. Купола двигались медленно, поезд втягивался под мерцающую огнями даже в дневном свете надпись «Добро пожаловать! Привет репатриантам!»<br />Мальчику даже захотелось заплакать, когда в поезде вдруг заиграл встречный марш, и все купе наполнились ликующими звуками. Он оглянулся на родителей — отец был торжественен и строг. Мать не плакала, лишь глаза её были красными. Видно было, что для неё, русской по крови, это была не просто репатриация, а возвращение.<br />Они прошли санитарный контроль и получили из рук пограничника временные разрешения на проживание. До этого у мальчика никогда не было документов — этот кружок с микрочипом был первым (не считая прошения о сдаче экзаменов с трёхмерной фотографией, на которой он вышел жалким и затравленным зверьком).<br />Их поселили в просторном общежитии, где семья потратила немало времени, чтобы разобраться с хитроумной сантехникой. Родители притихли: казалось, они сразу устали от впечатлений, а мальчика, наоборот, трясло от возбуждения.<br />До экзамена были ещё сутки, и он пошёл гулять.<br /><br />Прямо у общежития был разбит большой сквер с памятником посередине. Мальчик чуть было не спросил у пробегающего мимо сверстника, кому это памятник, но сам вдруг узнал фигуру. Это был памятник Розенталю. Это был человек-легенда, человек-символ.<br />Именем Розенталя его последователи-ученики вернули в свои права русский язык, и портреты Розенталя висели в каждой школе города. Книги Розенталя члены запрещённого Московского лингвистического кружка хранили как священные реликвии, а теперь первоиздания лежали под музейным стеклом. <br />Розенталь был равновелик Кириллу и Мефодию — те дали миру волшебные буквы, а Розенталь утвердил учение о норме языка и его правилах.<br />Норма — вот что принёс Розенталь в страну победившего русского языка.<br />Его портрет присутствовал даже в степной глуши, где жил мальчик. В русской миссионерской школе, стоявшей на вершине одного из курганов, сквозняк трепал портрет Розенталя. Портрет был вырезан из журнала и прибит гвоздиком к стене класса. Человек с высоким лбом, колыхаясь на стене, будто кивал мальчику, а учительница в это время рассказывала, как члены лингвистического кружка устраивали демонстрации у Президентского дворца. И вот уже восставшие брали власть, а вот принимался новый закон о гражданстве. Начиналась новая эра — и отныне всякий, кто говорил по-русски, был русским.<br />Так в раскалённом котле междоусобиц рождалась новая нация.<br />Мало было говорить по-русски, нужно было говорить по-русски правильно. Чем правильнее ты говорил, тем лучшим русским ты был.<br />И если ты по-настоящему знал язык, то рано или поздно ты приходил на древнюю площадь древнего города, и там, под памятником Кириллу и Мефодию, тебя возводили в гражданство Третьего Рима. Неважно было, какой у тебя цвет кожи, стар ты или молод, богат или беден — если ты сдавал экзамен, то становился гражданином. Ты мог выучить язык в тюрьме или среди полярных скал, в полуразрушенных аудиториях Оксфорда или в собственном поместье — неважно, шанс был у всех.<br /><br />Мальчик шёл по улицам города своей мечты — он пока ещё боялся пользоваться общественным транспортом. Здесь всё не было похоже на те места, где он родился. А там сейчас, наверное, вспоминают о них — в деревне около заглохших ключей, где дремлет вода. Старики пьют вино и играют в кости и с недоверием переговариваются об их затее. Погонщики-сарматы, сигналя почём зря, ведут через реку длинный и скучный обоз. В гавань, к развалинам порта, причаливают шхуны, неизвестно откуда и неизвестно зачем посетившие этот печальный берег.<br />Эти места — царство латиницы, хотя об этом знают те, кто научился читать. Старинные вывески с румынскими словами, смысл которых утерян, дребезжат на ветру, латинские буквы можно прочитать на номерах ржавых автомобилей, что вросли в землю на поросших травой улицах.<br />Мальчику рассказывали, что в те времена, когда с севера шли беженцы от Эпидемии, здесь было не протолкнуться, но он не очень верил в сказки стариков. Дедушка Эмиреску вообще говорил, что купил бабушку за корзину помидоров. Больную девушку просто спихнули с телеги ему под ноги…<br />Погружённый в детские воспоминания, мальчик вышел на площадь с обязательной статуей. Там он увидел стайку девочек — их наряды казались мальчику сказочными, словно платья фей. Девочки сговаривались о встрече, и он услышал, как одна, уже убегая, крикнула: «Под Дитмаром, в семь!..».<br />Мальчик догадался, что имеется в виду какой-то из бесчисленных памятников Розенталю, и неприятно поразился. Ему никогда не пришло бы в голову назвать великого Розенталя просто Дитмаром. Что это за фамильярность? Но он сразу же простил эти волшебные создания, потому что в этом городе всё должно быть прекрасным, а если ему кажется, что что-то не так, то, значит, он просто пока не разобрался.<br />После недолгих размышлений мальчик пошёл в музей — разумеется, в музей военной истории. Он не так удивился системам защиты периметра, что спасали город от внешней опасности, как тому, что в одном из залов увидел дробовой зенитный пулемёт, из которого расстреливали стаи птиц во время Эпидемии птичьего гриппа. Точно такой же пулемёт стоял на окраине их деревни — только разбитый и ржавый. Однажды дедушка Эмиреску залез на место стрелка и попытался дать залп, но один из ржавых кривых стволов разорвало, и дедушка навсегда приобрёл кличку «корноухий». Кличку дала бабушка, и, стоя посреди двора, подперев бока руками, долго кричала, объясняя деду незнакомое русское слово.<br />Мальчик шёл по пустым залам музея — здесь никого не интересовала консервированная война. Город жил своей хлопотливой жизнью, подрагивали стёкла от движения транспорта, и мальчик думал — что вот он здесь свой, этот город — его город.<br />Осталось только сдать экзамен.<br />К этому он готовился долгих два года. По вечерам после работы отец тоже читал книжки Розенталя, и мать вслед за ним обновляла свой русский, следуя учебникам из миссионерской школы. <br />Мальчик учил свод законов Розенталя наизусть. Память мгновенно вбирала в себя оттенки словоупотребления, грамматические правила и исключения, а мальчик только дивился прекрасной сложности этого языка. Мать улыбалась, когда он хвастался ей диктантами без единой ошибки.<br />Собственно, с диктанта и начинался экзамен на гражданство, а по сути — экзамен по русскому языку.<br />В документах просто писали «экзамен» — и сразу было понятно, о чём речь. В разрешении на трёхдневное пребывание было сказано «…для сдачи экзамена», и пограничники понимающе кивали головами.<br />Сначала диктант, через час — сочинение, и, наконец, на второй день — русский устный.<br />Ходили слухи, что в зависимости от результатов экзамена новым гражданам выписывают тайные отметки, ставят специальные баллы, которые потом определяют положение в обществе. Мальчик не верил слухам, да и что им было верить, когда во всех справочниках было написано, что оценок всего две — «сдал» и «не сдал».<br /><br />Наутро они вместе отправились на экзамен. Взрослых пригласили в отдельный зал, и, на всякий случай, семья простилась до вечера. <br />Диктант оказался на удивление лёгким. Лоб мальчика даже покрылся мелкими бисеринами пота от усердия, когда он старательно выписывал буквы так, как они выглядели в старинных прописях — учительница в миссии предупреждала, что это необязательно, но ему хотелось доказать свою преданность языку. <br />Потом он выбрал тему сочинения — впрочем, выбор произошёл мгновенно. Ещё несколько месяцев назад, репетируя экзамен, он написал несколько десятков текстов, и теперь что-то из них можно было просто подогнать под объявленное.<br />Он решил писать об истории. «Отчего нашу Москву называют Третьим Римом», — горела надпись на табло в торце аудитории. Эта тема значилась последней и, стало быть, самой сложной.<br />И он принялся писать. <br />Хотя он тысячи раз представлял себе, как это будет, но всё же забыл про план и черновик и сразу принялся писать набело. Он представлял себе, как в далёком, ныне не существующем городе Пскове, в холодном мраке кельи Спасо-Елизаровского монастыря старец Филофей пишет письма Василию III.<br />Мальчик старательно вывел заученную давным-давно цитату: «Блюди и внемли, — благочестивый царь, что все христианские царства сошлись в твое единое, ибо два Рима пали, а третий стоит, а четвертому не быть. Уже твое христианское царство иным не останется».<br />Неведомая сила водила рукой мальчика, и на бумагу сами собой лились чеканные формулировки на настоящем имперском наречии — то есть, на правильном русском языке.<br />Каждый знающий русский язык чувствовал себя подданным этой империи, и Третий Рим незримо простирался за границы Периметра, за охранные сооружения первого и второго кольца. Его легионы стояли на Днепре и на Волге — среди лесов и пустынь, обезлюдевших после Эпидемии. Варвары, сидя в болотах и оврагах, в горах и долинах по краю этого мира, с завистью глядели на эту империю, частью которой готовился стать мальчик. Иногда варвары заманивали русские легионы в ловушки, и от этого рождались песни — про погибшую в горах центурию всё из того же Пскова и про битву с латинянами под Курском. Но чаще легионы огнём и мечом устанавливали порядок, обучая безъязыких истории. <br />Мальчик, шурша страницами умирающих книг, пытался сравнить себя — то с объевшимися мухоморов берсерками, то с теми римлянами, что пережили свой первый итальянский Рим и, недоумённо озираясь, разглядывали развалины, среди которых пасутся козы, и прочие следы былого величия. Он отличался от них одним — великим и могучим русским языком, что был сейчас пропуском в новую жизнь.<br />Семья встретилась у выхода и вместе вернулась домой. Отец был хмур и тревожен, а мать непривычно весела. Мальчик подумал, что им нелегко даётся экзамен. Сам он перед сном прочитал одну главу из Розенталя наугад, просто так — зная, что перед смертью не надышишься, а перед экзаменом не научишься, и быстро уснул.<br />В темноте он ещё слышал, как мать подходила к кровати и поправляла ему одеяло.<br />Сны были быстры и радостны, но, проснувшись, он тут же забыл их навсегда.<br /><br />Устный экзамен был самым сложным — получив билет, мальчик понял, что два вопроса он знает отлично, один — про древнего академика Щербу и его глокую куздру — хорошо (он с ужасом понял, что не помнит, как ставить ударение в фамилии учёного, и решил подготовить речь, почти не упоминая этой фамилии). Это, собственно, было несложно: «Великий учёный предложил нам…»<br />Дальше ему выпал рассказ о сакраментальном «одеть» и «надеть» — знаменитый спор, приведший к расколу в рядах лингвистического кружка. За ним последовали битвы за букву «ё», окончившиеся высылкой, а затем и ликвидацией печально знаменитого оппортуниста Лейбова. Мальчик помнил несколько параграфов учебника, посвящённых этой необходимой тогда жестокости. Но возвращение идеального языка и должно было быть связанным с жертвами.<br />Дальше шло несколько практических задач — и вот среди них он затруднился с двумя. Это были задачи о согласовании в одной фразе и о правильном употреблении обращения «вы» — с прописной и строчных букв.<br />Определённо, он помнил это место у Розенталя, помнил даже фактуру бумаги, то, что внизу страницы была сноска, но вот полный список никак не возникал у него в памяти.<br />Он молился и всё был уже готов отдать за это знание, и вдруг оно выскочило словно чёртик из коробочки в старинной игрушке, что хранил дед Эмиреску в комоде.<br />Кто-то наверху, в небесной выси, принял его неназванную жертву, и ему не задали ни одного дополнительного вопроса.<br />Он разговаривал с экзаменаторами, поневоле наслаждаясь своим правильным, по-настоящему нормативным языком.<br />«Назонов» — старинной перьевой ручкой вписал секретарь его фамилию в какой-то специальный лист бумаги. Комиссия не скрывала, что экзамен он сдал, — хотя такое полагалось объявлять только после ответа последнего экзаменующегося.<br />Он отправился шататься по улицам. Счастье билось где-то в районе горла, как пойманная птица, и было трудно дышать.<br />Мальчик даже не сразу нашёл общежитие — так преобразился город в его глазах. Солнце валилось за горизонт, и стоящий в розовых лучах памятник Розенталю, казалось, приветствовал мальчика.<br />Он рассказал отцу о своей победе, и отец, как оказалось, сдавший хуже, но тоже успешно, обнял его — кажется, второй раз в жизни. Первый был шесть лет назад, когда еле живого мальчика вытащили из Истра уже вдосталь наглотавшегося стылой весенней воды.<br />Отец обнял его и сразу отстранился:<br />— Послушай, у нас проблема. Мама…<br />Мальчик не сразу понял — что могло быть с мамой?<br />— Она не прошла. Не сдала.<br />— К-как?!<br />Это было чувство обиды — случилось что-то несправедливое, и что теперь с этим делать? <br />— Почему?! Она мало учила? Она плохо выучила, да?<br />— Так вышло, сынок. Никто не виноват. Не обижай маму, она всё, всю жизнь отдала нам.<br />— А не надо было всё, зачем нам это всё? Надо, чтобы она была с нами, надо… — мальчик заплакал. — Это она виновата, она.<br />Отец молчал.<br />Наконец мальчик поднял глаза и спросил неуверенно:<br />— Что же теперь будет?<br />— Мы остаёмся тут, мы с тобой. Я говорил с мамой, и она считает, что мы должны остаться. У тебя очень хорошие перспективы. Тебе нельзя упускать этого шанса. Мама тоже так считает.<br />Мальчик стоял неподвижно, а мир вокруг него завертелся. Мир вращался всё быстрее и быстрее, точно так же, как мысли в голове. «Но ведь она же русская, русская, вот отец — молдаванин, и теперь их примут в гражданство, а она всегда была русская, её все в деревне так и звали «русская», и бабушку, когда она была маленькой, дразнили «русской», потому что она, купленная за помидоры, осела там с первой волной беженцев сразу после начала Эпидемии. А вот теперь мама не сдала экзамен, но ведь её обязательно надо принять. Ведь она своя, она русская — но металлический голос внутри его головы равнодушно отвечал «Она не сдала экзамен». Кому могла помешать его мать в этом городе, на их Родине?»…<br />Мальчик вошёл к маме. Нет, она не плакала, хотя глаза были красные. Но вот что неприятно поразило мальчика — её руки. <br />Мать не знала, куда деть руки. Они шевелились у неё на коленях, огромные, красные, с большими, чуть распухшими в суставах пальцами.<br />Он не мог отвести от них глаз и молчал.<br />А потом, так и не произнеся ни слова, ушёл в свою комнату. <br /><br />На следующий день они провожали её на вокзале — разрешение на пребывание кончалось на закате. Счёт дней по заходу солнца был архаикой, сохранившейся со времён Московского Каганата, но он не противоречил законам о русском языке, и его оставили.<br />Теперь на вокзале уже не было лозунгов, не играла музыка, только лязгало и скрипело на дальних путях какое-то самостоятельно живущее железо, приподнимались и падали вниз лапы автоматических кранов.<br />Они как-то потеряли дар речи, в этот день русский язык покинул их, и семья общалась прикосновениями.<br />Мать зашла в пустой вагон, помотала головой в ответ на движение отца — «нет, нет, не заходите». Но отец всё же втащил в тамбур два баула с подарками — это были подарки, похожие на те, что мальчик находил в курганах рядом с мёртвыми кочевниками. Чтобы в долгом странствии по ту сторону мира им не было скучно, рядом с мертвецами, превратившимися в прах, лежали железные лошадки и оружие, посуда и кувшины. Мама уезжала, и подарки были не утешением, а скорбным напоминанием. Столько всего было недосказано, и не будет сказано никогда.<br />Мальчик понимал, что боль со временем будет только усиливаться, но что-то важное было уже навсегда решено. Потом он будет подыскивать оправдания, и, наверное, годы спустя, достигнет в этом совершенства — но это годы спустя, потом.<br />Поезд пискнул своей электронной начинкой, двери герметично закрылись и разделили отъезжающих и остающихся.<br />Выйдя из здания вокзала, отец и сын почувствовали нарастающее одиночество — они были одни в этом огромном пустом городе, как два подлежащих без сказуемого. Никто не думал о них, никто не знал о них ничего.<br />Только Дитмар Розенталь на вокзальной площади на всякий случай протягивал им со своего постамента бронзовую книгу.<br /><br /><br />",
"to": [
"https://www.w3.org/ns/activitystreams#Public"
],
"cc": [
"https://www.minds.com/api/activitypub/users/1195441853223149588/followers"
],
"tag": [],
"url": "https://www.minds.com/newsfeed/1243510531632275456",
"published": "2021-05-24T10:26:54+00:00",
"source": {
"content": "ДЕНЬ СЛАВЯНСКОЙ ПИСЬМЕННОСТИ\n\n24 мая\n\nПоезд пересёк границу города, и за окном мелькнули огромные фортификационные сооружения, оставшиеся ещё с давних водяных войн во время Эпидемии.\nМальчик прилип к окну, наблюдая за горящими на солнце куполами и белыми свечами колоколен. Купола двигались медленно, поезд втягивался под мерцающую огнями даже в дневном свете надпись «Добро пожаловать! Привет репатриантам!»\nМальчику даже захотелось заплакать, когда в поезде вдруг заиграл встречный марш, и все купе наполнились ликующими звуками. Он оглянулся на родителей — отец был торжественен и строг. Мать не плакала, лишь глаза её были красными. Видно было, что для неё, русской по крови, это была не просто репатриация, а возвращение.\nОни прошли санитарный контроль и получили из рук пограничника временные разрешения на проживание. До этого у мальчика никогда не было документов — этот кружок с микрочипом был первым (не считая прошения о сдаче экзаменов с трёхмерной фотографией, на которой он вышел жалким и затравленным зверьком).\nИх поселили в просторном общежитии, где семья потратила немало времени, чтобы разобраться с хитроумной сантехникой. Родители притихли: казалось, они сразу устали от впечатлений, а мальчика, наоборот, трясло от возбуждения.\nДо экзамена были ещё сутки, и он пошёл гулять.\n\nПрямо у общежития был разбит большой сквер с памятником посередине. Мальчик чуть было не спросил у пробегающего мимо сверстника, кому это памятник, но сам вдруг узнал фигуру. Это был памятник Розенталю. Это был человек-легенда, человек-символ.\nИменем Розенталя его последователи-ученики вернули в свои права русский язык, и портреты Розенталя висели в каждой школе города. Книги Розенталя члены запрещённого Московского лингвистического кружка хранили как священные реликвии, а теперь первоиздания лежали под музейным стеклом. \nРозенталь был равновелик Кириллу и Мефодию — те дали миру волшебные буквы, а Розенталь утвердил учение о норме языка и его правилах.\nНорма — вот что принёс Розенталь в страну победившего русского языка.\nЕго портрет присутствовал даже в степной глуши, где жил мальчик. В русской миссионерской школе, стоявшей на вершине одного из курганов, сквозняк трепал портрет Розенталя. Портрет был вырезан из журнала и прибит гвоздиком к стене класса. Человек с высоким лбом, колыхаясь на стене, будто кивал мальчику, а учительница в это время рассказывала, как члены лингвистического кружка устраивали демонстрации у Президентского дворца. И вот уже восставшие брали власть, а вот принимался новый закон о гражданстве. Начиналась новая эра — и отныне всякий, кто говорил по-русски, был русским.\nТак в раскалённом котле междоусобиц рождалась новая нация.\nМало было говорить по-русски, нужно было говорить по-русски правильно. Чем правильнее ты говорил, тем лучшим русским ты был.\nИ если ты по-настоящему знал язык, то рано или поздно ты приходил на древнюю площадь древнего города, и там, под памятником Кириллу и Мефодию, тебя возводили в гражданство Третьего Рима. Неважно было, какой у тебя цвет кожи, стар ты или молод, богат или беден — если ты сдавал экзамен, то становился гражданином. Ты мог выучить язык в тюрьме или среди полярных скал, в полуразрушенных аудиториях Оксфорда или в собственном поместье — неважно, шанс был у всех.\n\nМальчик шёл по улицам города своей мечты — он пока ещё боялся пользоваться общественным транспортом. Здесь всё не было похоже на те места, где он родился. А там сейчас, наверное, вспоминают о них — в деревне около заглохших ключей, где дремлет вода. Старики пьют вино и играют в кости и с недоверием переговариваются об их затее. Погонщики-сарматы, сигналя почём зря, ведут через реку длинный и скучный обоз. В гавань, к развалинам порта, причаливают шхуны, неизвестно откуда и неизвестно зачем посетившие этот печальный берег.\nЭти места — царство латиницы, хотя об этом знают те, кто научился читать. Старинные вывески с румынскими словами, смысл которых утерян, дребезжат на ветру, латинские буквы можно прочитать на номерах ржавых автомобилей, что вросли в землю на поросших травой улицах.\nМальчику рассказывали, что в те времена, когда с севера шли беженцы от Эпидемии, здесь было не протолкнуться, но он не очень верил в сказки стариков. Дедушка Эмиреску вообще говорил, что купил бабушку за корзину помидоров. Больную девушку просто спихнули с телеги ему под ноги…\nПогружённый в детские воспоминания, мальчик вышел на площадь с обязательной статуей. Там он увидел стайку девочек — их наряды казались мальчику сказочными, словно платья фей. Девочки сговаривались о встрече, и он услышал, как одна, уже убегая, крикнула: «Под Дитмаром, в семь!..».\nМальчик догадался, что имеется в виду какой-то из бесчисленных памятников Розенталю, и неприятно поразился. Ему никогда не пришло бы в голову назвать великого Розенталя просто Дитмаром. Что это за фамильярность? Но он сразу же простил эти волшебные создания, потому что в этом городе всё должно быть прекрасным, а если ему кажется, что что-то не так, то, значит, он просто пока не разобрался.\nПосле недолгих размышлений мальчик пошёл в музей — разумеется, в музей военной истории. Он не так удивился системам защиты периметра, что спасали город от внешней опасности, как тому, что в одном из залов увидел дробовой зенитный пулемёт, из которого расстреливали стаи птиц во время Эпидемии птичьего гриппа. Точно такой же пулемёт стоял на окраине их деревни — только разбитый и ржавый. Однажды дедушка Эмиреску залез на место стрелка и попытался дать залп, но один из ржавых кривых стволов разорвало, и дедушка навсегда приобрёл кличку «корноухий». Кличку дала бабушка, и, стоя посреди двора, подперев бока руками, долго кричала, объясняя деду незнакомое русское слово.\nМальчик шёл по пустым залам музея — здесь никого не интересовала консервированная война. Город жил своей хлопотливой жизнью, подрагивали стёкла от движения транспорта, и мальчик думал — что вот он здесь свой, этот город — его город.\nОсталось только сдать экзамен.\nК этому он готовился долгих два года. По вечерам после работы отец тоже читал книжки Розенталя, и мать вслед за ним обновляла свой русский, следуя учебникам из миссионерской школы. \nМальчик учил свод законов Розенталя наизусть. Память мгновенно вбирала в себя оттенки словоупотребления, грамматические правила и исключения, а мальчик только дивился прекрасной сложности этого языка. Мать улыбалась, когда он хвастался ей диктантами без единой ошибки.\nСобственно, с диктанта и начинался экзамен на гражданство, а по сути — экзамен по русскому языку.\nВ документах просто писали «экзамен» — и сразу было понятно, о чём речь. В разрешении на трёхдневное пребывание было сказано «…для сдачи экзамена», и пограничники понимающе кивали головами.\nСначала диктант, через час — сочинение, и, наконец, на второй день — русский устный.\nХодили слухи, что в зависимости от результатов экзамена новым гражданам выписывают тайные отметки, ставят специальные баллы, которые потом определяют положение в обществе. Мальчик не верил слухам, да и что им было верить, когда во всех справочниках было написано, что оценок всего две — «сдал» и «не сдал».\n\nНаутро они вместе отправились на экзамен. Взрослых пригласили в отдельный зал, и, на всякий случай, семья простилась до вечера. \nДиктант оказался на удивление лёгким. Лоб мальчика даже покрылся мелкими бисеринами пота от усердия, когда он старательно выписывал буквы так, как они выглядели в старинных прописях — учительница в миссии предупреждала, что это необязательно, но ему хотелось доказать свою преданность языку. \nПотом он выбрал тему сочинения — впрочем, выбор произошёл мгновенно. Ещё несколько месяцев назад, репетируя экзамен, он написал несколько десятков текстов, и теперь что-то из них можно было просто подогнать под объявленное.\nОн решил писать об истории. «Отчего нашу Москву называют Третьим Римом», — горела надпись на табло в торце аудитории. Эта тема значилась последней и, стало быть, самой сложной.\nИ он принялся писать. \nХотя он тысячи раз представлял себе, как это будет, но всё же забыл про план и черновик и сразу принялся писать набело. Он представлял себе, как в далёком, ныне не существующем городе Пскове, в холодном мраке кельи Спасо-Елизаровского монастыря старец Филофей пишет письма Василию III.\nМальчик старательно вывел заученную давным-давно цитату: «Блюди и внемли, — благочестивый царь, что все христианские царства сошлись в твое единое, ибо два Рима пали, а третий стоит, а четвертому не быть. Уже твое христианское царство иным не останется».\nНеведомая сила водила рукой мальчика, и на бумагу сами собой лились чеканные формулировки на настоящем имперском наречии — то есть, на правильном русском языке.\nКаждый знающий русский язык чувствовал себя подданным этой империи, и Третий Рим незримо простирался за границы Периметра, за охранные сооружения первого и второго кольца. Его легионы стояли на Днепре и на Волге — среди лесов и пустынь, обезлюдевших после Эпидемии. Варвары, сидя в болотах и оврагах, в горах и долинах по краю этого мира, с завистью глядели на эту империю, частью которой готовился стать мальчик. Иногда варвары заманивали русские легионы в ловушки, и от этого рождались песни — про погибшую в горах центурию всё из того же Пскова и про битву с латинянами под Курском. Но чаще легионы огнём и мечом устанавливали порядок, обучая безъязыких истории. \nМальчик, шурша страницами умирающих книг, пытался сравнить себя — то с объевшимися мухоморов берсерками, то с теми римлянами, что пережили свой первый итальянский Рим и, недоумённо озираясь, разглядывали развалины, среди которых пасутся козы, и прочие следы былого величия. Он отличался от них одним — великим и могучим русским языком, что был сейчас пропуском в новую жизнь.\nСемья встретилась у выхода и вместе вернулась домой. Отец был хмур и тревожен, а мать непривычно весела. Мальчик подумал, что им нелегко даётся экзамен. Сам он перед сном прочитал одну главу из Розенталя наугад, просто так — зная, что перед смертью не надышишься, а перед экзаменом не научишься, и быстро уснул.\nВ темноте он ещё слышал, как мать подходила к кровати и поправляла ему одеяло.\nСны были быстры и радостны, но, проснувшись, он тут же забыл их навсегда.\n\nУстный экзамен был самым сложным — получив билет, мальчик понял, что два вопроса он знает отлично, один — про древнего академика Щербу и его глокую куздру — хорошо (он с ужасом понял, что не помнит, как ставить ударение в фамилии учёного, и решил подготовить речь, почти не упоминая этой фамилии). Это, собственно, было несложно: «Великий учёный предложил нам…»\nДальше ему выпал рассказ о сакраментальном «одеть» и «надеть» — знаменитый спор, приведший к расколу в рядах лингвистического кружка. За ним последовали битвы за букву «ё», окончившиеся высылкой, а затем и ликвидацией печально знаменитого оппортуниста Лейбова. Мальчик помнил несколько параграфов учебника, посвящённых этой необходимой тогда жестокости. Но возвращение идеального языка и должно было быть связанным с жертвами.\nДальше шло несколько практических задач — и вот среди них он затруднился с двумя. Это были задачи о согласовании в одной фразе и о правильном употреблении обращения «вы» — с прописной и строчных букв.\nОпределённо, он помнил это место у Розенталя, помнил даже фактуру бумаги, то, что внизу страницы была сноска, но вот полный список никак не возникал у него в памяти.\nОн молился и всё был уже готов отдать за это знание, и вдруг оно выскочило словно чёртик из коробочки в старинной игрушке, что хранил дед Эмиреску в комоде.\nКто-то наверху, в небесной выси, принял его неназванную жертву, и ему не задали ни одного дополнительного вопроса.\nОн разговаривал с экзаменаторами, поневоле наслаждаясь своим правильным, по-настоящему нормативным языком.\n«Назонов» — старинной перьевой ручкой вписал секретарь его фамилию в какой-то специальный лист бумаги. Комиссия не скрывала, что экзамен он сдал, — хотя такое полагалось объявлять только после ответа последнего экзаменующегося.\nОн отправился шататься по улицам. Счастье билось где-то в районе горла, как пойманная птица, и было трудно дышать.\nМальчик даже не сразу нашёл общежитие — так преобразился город в его глазах. Солнце валилось за горизонт, и стоящий в розовых лучах памятник Розенталю, казалось, приветствовал мальчика.\nОн рассказал отцу о своей победе, и отец, как оказалось, сдавший хуже, но тоже успешно, обнял его — кажется, второй раз в жизни. Первый был шесть лет назад, когда еле живого мальчика вытащили из Истра уже вдосталь наглотавшегося стылой весенней воды.\nОтец обнял его и сразу отстранился:\n— Послушай, у нас проблема. Мама…\nМальчик не сразу понял — что могло быть с мамой?\n— Она не прошла. Не сдала.\n— К-как?!\nЭто было чувство обиды — случилось что-то несправедливое, и что теперь с этим делать? \n— Почему?! Она мало учила? Она плохо выучила, да?\n— Так вышло, сынок. Никто не виноват. Не обижай маму, она всё, всю жизнь отдала нам.\n— А не надо было всё, зачем нам это всё? Надо, чтобы она была с нами, надо… — мальчик заплакал. — Это она виновата, она.\nОтец молчал.\nНаконец мальчик поднял глаза и спросил неуверенно:\n— Что же теперь будет?\n— Мы остаёмся тут, мы с тобой. Я говорил с мамой, и она считает, что мы должны остаться. У тебя очень хорошие перспективы. Тебе нельзя упускать этого шанса. Мама тоже так считает.\nМальчик стоял неподвижно, а мир вокруг него завертелся. Мир вращался всё быстрее и быстрее, точно так же, как мысли в голове. «Но ведь она же русская, русская, вот отец — молдаванин, и теперь их примут в гражданство, а она всегда была русская, её все в деревне так и звали «русская», и бабушку, когда она была маленькой, дразнили «русской», потому что она, купленная за помидоры, осела там с первой волной беженцев сразу после начала Эпидемии. А вот теперь мама не сдала экзамен, но ведь её обязательно надо принять. Ведь она своя, она русская — но металлический голос внутри его головы равнодушно отвечал «Она не сдала экзамен». Кому могла помешать его мать в этом городе, на их Родине?»…\nМальчик вошёл к маме. Нет, она не плакала, хотя глаза были красные. Но вот что неприятно поразило мальчика — её руки. \nМать не знала, куда деть руки. Они шевелились у неё на коленях, огромные, красные, с большими, чуть распухшими в суставах пальцами.\nОн не мог отвести от них глаз и молчал.\nА потом, так и не произнеся ни слова, ушёл в свою комнату. \n\nНа следующий день они провожали её на вокзале — разрешение на пребывание кончалось на закате. Счёт дней по заходу солнца был архаикой, сохранившейся со времён Московского Каганата, но он не противоречил законам о русском языке, и его оставили.\nТеперь на вокзале уже не было лозунгов, не играла музыка, только лязгало и скрипело на дальних путях какое-то самостоятельно живущее железо, приподнимались и падали вниз лапы автоматических кранов.\nОни как-то потеряли дар речи, в этот день русский язык покинул их, и семья общалась прикосновениями.\nМать зашла в пустой вагон, помотала головой в ответ на движение отца — «нет, нет, не заходите». Но отец всё же втащил в тамбур два баула с подарками — это были подарки, похожие на те, что мальчик находил в курганах рядом с мёртвыми кочевниками. Чтобы в долгом странствии по ту сторону мира им не было скучно, рядом с мертвецами, превратившимися в прах, лежали железные лошадки и оружие, посуда и кувшины. Мама уезжала, и подарки были не утешением, а скорбным напоминанием. Столько всего было недосказано, и не будет сказано никогда.\nМальчик понимал, что боль со временем будет только усиливаться, но что-то важное было уже навсегда решено. Потом он будет подыскивать оправдания, и, наверное, годы спустя, достигнет в этом совершенства — но это годы спустя, потом.\nПоезд пискнул своей электронной начинкой, двери герметично закрылись и разделили отъезжающих и остающихся.\nВыйдя из здания вокзала, отец и сын почувствовали нарастающее одиночество — они были одни в этом огромном пустом городе, как два подлежащих без сказуемого. Никто не думал о них, никто не знал о них ничего.\nТолько Дитмар Розенталь на вокзальной площади на всякий случай протягивал им со своего постамента бронзовую книгу.\n\n\n",
"mediaType": "text/plain"
}
},
"id": "https://www.minds.com/api/activitypub/users/1195108148650713100/entities/urn:activity:1243709540998098944/activity",
"to": [
"https://www.w3.org/ns/activitystreams#Public"
],
"cc": [
"https://www.minds.com/api/activitypub/users/1195441853223149588",
"https://www.minds.com/api/activitypub/users/1195108148650713100/followers"
]
},
{
"type": "Create",
"actor": "https://www.minds.com/api/activitypub/users/1195108148650713100",
"object": {
"type": "Note",
"id": "https://www.minds.com/api/activitypub/users/1195108148650713100/entities/urn:activity:1208701478972620800",
"attributedTo": "https://www.minds.com/api/activitypub/users/1195108148650713100",
"content": "Краткий обзор геополитической ситуации",
"to": [
"https://www.w3.org/ns/activitystreams#Public"
],
"cc": [
"https://www.minds.com/api/activitypub/users/1195108148650713100/followers"
],
"tag": [],
"url": "https://www.minds.com/newsfeed/1208701478972620800",
"published": "2021-02-17T09:08:07+00:00",
"source": {
"content": "Краткий обзор геополитической ситуации",
"mediaType": "text/plain"
}
},
"id": "https://www.minds.com/api/activitypub/users/1195108148650713100/entities/urn:activity:1208701478972620800/activity"
}
],
"id": "https://www.minds.com/api/activitypub/users/1195108148650713100/outbox",
"partOf": "https://www.minds.com/api/activitypub/users/1195108148650713100/outboxoutbox"
}